Детектив на исходе века [ Российский триллер. Игры капризной дамы] - Сергей Трахименок

«О, Боже…»

Три последующих дня он выходил из комнаты только во двор. Валялся, читал Чейза. Боли больше не возвращались, тошнота стала меньше, и он уже более спокойно относился к многословию своего соседа.

Ну, свела его судьба с этим разговорчивым парнем, ну и что? Болтун-то он безобидный и бескорыстный, потому что выгоды от своей болтовни не имеет никакой. Но во всем остальном это был клад, а не сосед по несчастью. Он не только говорил за двоих, но и жил за двоих, мотался в магазины, покупал в их общий котел хлеб, картошку, колбасу, сыр, забегал на рынок за зеленью, вечером готовил ужин: варил картошку в большой хозяйской кастрюле, не обращая внимания на подколы Магды. Часть картошки с колбасой и зеленью они съедали за ужином, часть оставалась больному на следующий день, так как Мишка обедал в городе. И надо судьбу благодарить за то, что на его пути попался такой человек.

Днем в отсутствие Мишки он занимался упражнениями, которые когда-то рекомендовал ему Купрейчик, и чувствовал себя все лучше и уверенней. Изредка принимал душ. Особой нужды в этом не было, в комнате было прохладно, но он помнил, что вода — тоже «лечебный фактор». Однажды столкнулся во дворе с Магдой.

— Кормилицу свою ждешь? — спросила она.

— Да, — ответил он не слишком любезно, чтобы разговор не мог быть продолжен.

Магда, однако, не обиделась и даже не сказала своего обычного «ух-ух».

После первых дней ее внимание к новому мужчине в доме ослабло. То ли за забором у нее появился знакомый, кавалер, как говорили женщины во дворе, то ли она поняла, что такой гнилой субъект, коим он был в то время, не представляет для нормальной здоровой женщины, приехавшей на отдых, никакого интереса.

По вечерам, после ужина он возвращался к детективам, а Мишка шел под навес играть в домино с другими отдыхающими. В играх принимал участие и хозяин. Было слышно, как он усаживался за стол и говорил:

— Проигравший ставит, проигравший ставит…

И проигравшие ставили, когда хозяин и его партнер выигрывали. Ставили они и тогда, когда выходило наоборот, у выигравших в этом случае возникало чувство вины перед тем, кто предоставил им кров и возможность отдыха. Для того чтобы избавиться от этого чувства, они тут же шли в свои комнаты и, после некоторого препирательства с женами, возвращались с «сухарем». Благо, «рислинга» «ркацители» в киосках было много, и цена на них была вполне приемлемой.

Ближе к ночи большинство отдыхающих расходились, а Мишка оставался беседовать с хозяином. Иногда больше говорил Мишка, иногда наоборот, случалось это тогда, когда хозяин перебирал больше обычного и начинал жаловаться на свою жизнь, на отдыхающих, благодаря которым он стал алкоголиком…

Так продолжалось, пока хозяина не уводила Тамара, а Мишка возвращался в свою комнату и рассказывал соседу, как он провел день, где был, что видел. Он говорил, что было на обед в кафе «Нептун», что случилось на пляже, какие деликатесы есть в барах гостиницы «Жемчужина», куда он проник благодаря знакомству со швейцаром, которого он звал на французский манер — Николя.

Заканчивал разговор Мишка обычно сравнением того Сочи, что был два-три года назад и Сочи, сегодняшнего, и сравнение это было не в пользу последнего.

Минуло три дня, он рискнул выйти к морю, и с тех пор стал ходить туда регулярно, день ото дня увеличивая время пребывания на пляже и на солнце. Мишка оказался прав, и одно только не сбылось из его предсказаний. Они не ходили на пляж вместе, потому что с ним приключилась история, которая не так уж редко приключается с теми, кто приезжает на юг…

Мишка забыл свои обязанности добытчика и кормильца, и домино, и разговоры с хозяином, он стал похож на человека, которого оглушили дубиной, обмотанной мягкой тканью: череп не проломили, но мозги сотрясли основательно…

В тот, теперь можно сказать точно, злополучный вечер музыкальный руководитель дворца профсоюза горняков пришел поздно, и чувствовалось, что его распирало от чего-то необычного, но сосед его сделал вид, что спит, и не позволил пришедшему разрядить в него словесный пулемет, поэтому на следующий вечер пришлось получить двойную порцию информации.

— Знаешь, ее зовут Вета… Полное имя, конечно, Виолетта, — говорил мишка, щеголяя необычным именем, как когда-то медицинским термином «адаптация». — О, что это за женщина…

Неожиданно он сорвался с места, выбежал на улицу и притащил в комнату две ржавые пятикилограммовые гантели.

— Знаешь, хочется перед настоящей женщиной выглядеть настоящим мужчиной. Если «проработать» мышцы перед выходом в «свет», то они будут в полтора-два раза объемнее. Я это знаю, пять лет железками занимался.

— А как же невеста? — уколол он Мишку.

— Ну при чем здесь невеста? Невеста это одно, а Вета — совсем другое… Такая женщина, может быть, один раз в жизни встречается. Я даже сам не знаю, почему она на меня обратила внимание, что она во мне нашла. Хотя во мне есть что-то, — говорил он, вертясь перед зеркалом и напрягая мышцы. — Ах ты, итит твою, давно на тренажере не работал. Рельеф пропал…

На следующий день Мишка впал в какую-то меланхолическую задумчивость, однако по-прежнему крутился перед зеркалом, обнаженный по пояс.

— Что там торчит у тебя? — спросил он. — Ты приобрел корсет?

— Нет, — ответил Мишка, — это пояс для хранения денег, подарок, последнее слово одной местной фирмы…

Мишка втянул в себя живот, упер кулаки в бока и напряг мышцы, а потом встряхнул руками, прошелся по комнате и вдруг заговорил стихами:

Снова месяц висит ятаганом,На ветру догорает лист,Утром рано из ЗурбаганаКорабли отплывают в Лисс.

— О-о, — сказал он тогда, — это дурной знак, ты начал читать стихи, ты кому-нибудь раньше их читал, невесте своей, например…

— Нет, — ответил Мишка серьезно и добавил, как огрызнулся, — со своей будущей женой я ничего подобного не испытывал, понял? Это что-то неземное… Теперь я понимаю, почему женщин зовут слугами дьявола, за такую женщину любому дьяволу продашься…

Мишка бухнулся на кровать, и он услышал очередное четверостишие:

И плывут корабли на ЗападЧерез море и через стих,Чтоб магнолий чудесный запахГрустной песенкой донести…

— Слушай, Онегин, — бросил он Мишке, — не нравится мне твоя восторженность. Будь осторожен с женщинами юга. Я не подозреваю ее в подготовке покушения на похищение тебя у невесты, но ты можешь привезти своей будущей супруге…

— Ну, не ожидал от тебя, никак не ожидал, — завопил Мишка и вскочил с кровати. — Да ты знаешь, что это за женщина…

— Стоп, стоп, остынь… Я не знаю, что это за женщина, потому что все ее характеристики сводятся у тебя к междометиям и восклицаниям: о-о, что это за женщина…

— А знаешь, — сказал вдруг Мишка, успокоившись, — ты действительно ничего не поймешь.

— А я и не хочу ничего понимать.

— И не надо…

Слово за слово, и они поссорились.

На следующий день он хотел извиниться перед Мишкой, сказать, что все это Мишкино дело, вовсе не его собачье, но тот не пришел домой ночевать. Не было его и на следующую ночь. Всю эту ночь шел дождь, и утром он не пошел на море. Часам к одиннадцати появилось солнце, а вместе с солнцем во дворе появился милиционер в звании лейтенанта.

Милиционер долго и не спеша говорил о чем-то с Тамарой, а потом пришел в сарайчик и начал издалека расспрашивать о Мишке.

Лейтенант был из той породы сотрудников, которые всегда пытаются держать человека в полном неведении о причинах опросов, допросов и вообще любого интереса к человеку со стороны милиции. Такие задают вопросы, выслушивают ответы, и на их лицах всегда написано явное неудовлетворение ответами, так как они ни в коем разе не соответствуют истине, которую эти сотрудники, разумеется, знают заранее. Но, мало того, между вопросами они делают такие огромные паузы, что невольно возникает желание как можно быстрее заполнить их, сообщить любую информацию, лишь бы эта зловещая пауза стала чуть короче.

Беседа длилась полчаса, но из нее он понял только одно: Мишка попал в дурную историю.

Потом лейтенант потянул его в больницу. Они долго ехали на автобусе, шли по аллее, по длинным больничным коридорам, и все это время лейтенант молчал и жевал резинку, чрезвычайно раздражая его этим. Впрочем, и лейтенант-молчун, и все неприятное, связанное с ним, мгновенно улетучилось, когда они остановились перед дверью, от которой исходил специфический запах разлагающегося животного белка. Это был морг.

Смерть Мишки окончательно излечила его.

Он вернулся в свою комнату, достал из шкафа и перебрал Мишкины вещи, нашел записную книжку, где значились адреса родственников. Уже после обеда он был на почтамте, откуда дал телеграмму старшему брату в Воркуту.